|
Различия не только личностные и художественные, но также идейные и культурные, восходящие к самим основам польского отношения к России, польско-российских отношений, польско-российского взаимопереплетения, — поэтому я и делаю их типологическим отправным пунктом для своих размышлений. Заметим в скобках, что совершенно не все равно, как сформулировать эту основательную и наболевшую проблему. «Связи», «отношения» или «взаимопереплетение» — это не просто описательные, но еще и оценочные определения, и необходимо сознательно выбрать для употребления одно из них.
По мнению Бжозовского, например, было последнее, а Жеромский считал, что никакого взаимопереплетения не было — только насилие. Иногда мне кажется, что в вопросах таких «взаимопереплетений» или «насилий» следовало бы отойти от критического толкования художественного облагораживания и упорно расшифровывать разговорные словесные формулы. Раз уж мы говорим о литературе, то сосредоточимся на элементарных смысловых частицах. В данном случае ими будут образы молодежных кружков в «Сизифовом труде» и «Пламени».
«Маленькие ученые», «доморощенные исследователи», не такие уж доморощенные, потому что собираются вместе и действуют по наущению инспектора, который ведет хитрую русификаторскую работу. Это не русификация посредством давления, осуществляемая школой и всем режимом, это русификация посредством увлечения. Увлекают истинные ценности русской культуры, сконцентрированные прежде всего в шедеврах литературы, и благодаря им «первые чувства», «страстные любовные увлечения», «сны и грезы» юношей находят свое «выражение, свой звук и цвет». Это не «самая едкая форма обрусения» (такую автор отыщет в формах изощренно интеллектуальных), но эмоциональное начало процесса.
За ним логически и хронологически следуют погружение в историю России с ее идеологическими мистификациями, критика, а по сути неприятие истории Польши, и на этом пути «маленьких ученых» сопровождают чешские панслависты и польские сторонники лояльности. Чтение «Истории Польши» М. Бобжиньского усиливало, как говорит автор, это «специфическое, чисто клериковское отвращение ко всему польскому». «Русофильство во всем — вплоть до религии — считалось в кругах этой молодежи синонимом прогрессивности, критицизма и ума». Мало того (хотя и этого уже чересчур) — насильственная и добровольная русификация сплетаются в такую крепкую цепь, что действительно нужно бояться за все, что польское.
Но настоящая драма начинается тогда, когда в эту цепь вплетается очередное, на сей раз философское, звено. Чтение — разумеется, по-русски — «Истории цивилизации в Англии» Вокля (не партикулярной «Истории Государства Российского» Карамзина!) ляжет в основу материализма «маленьких ученых». Принципы этой философской школы хорошо известны и описаны как минимум в десятке произведений — как польских, так и русских — того времени: натурализм, эволюционизм, сциентизм, атеизм. Данная доктрина в сознании ее приверженцев являлась синонимом (если вообще не венцом) свободы и прогресса. Но удаленность от центра действительного прогресса и демократических свобод пропорциональна радикализму всех этих «измов» и силе веры в них. Уже Достоевский доказал, что наибольшей она была на петербургских чердаках, но и в «привислин-ском крае» не так уж слаба, и в ней-то Стефан Жеромский усматривал «самую едкую форму обрусения».
|
