|
В 1996 г. историческим романом дебютировал талантливый русский прозаик Антон Уткин. Один из персонажей его «Хоровода», действие которого происходит в середине XIX в., русский офицер Посконин заявляет своему польскому собеседнику полковнику Квасницкому:
« — Ведь ваша милая Польша — прямо средоточие всякой загадочности. Ну и бунтов, непременно, крамолы и татьбы, так сказать.
— А для нас, поляков, — парировал Квасницкий, — средоточие всякой загадочности — дремучая Московия».
Другой персонаж, офицер русской армии, вспоминает о польской кампании 1830 г., в которой он участвовал, и говорит о поляках: «Да и что за народ, посудите сами — хохлы не хохлы, наш брат славяне, а туда же за Европой тянутся, кости ловят, объедки подбирают».
Автор вкладывает в уста героев то понимание Польши и поляков, какое сложилось в России в результате подавления польского национально-освободительного восстания 1830 г. Не приходится сомневаться в распространенности в тогдашнем русском обществе подобных суждений о поляках, хотя, разумеется, были и другие. Хорошо известно, например, сочувственное отношение к восстанию молодого А. Герцена и его окружения, ссыльных декабристов и т. д. Но даже такой резкий критик истории России и современных в ней порядков, сторонник католицизма и западноевропейской цивилизации, как П. Я. Чаадаев, в «польском вопросе» занял великодержавную позицию. Об этом свидетельствует его статья «Несколько слов о польском вопросе» (конец 1831 — 1832), его письмо А. Пушкину от 18 сентября 1831 г., в котором он восторженно отозвался об анти-польских стихах поэта (о них еще пойдет речь): «Стихотворение к врагам России в особенности изумительно; это я говорю вам. В нем больше мыслей, чем их было высказано и осуществлено за последние сто лет в этой стране».
Еще более рьяно обрушились тогда на поляков официозные публицисты и литераторы, у которых, как, например, у Н. И. Греча (в его более поздних мемуарах о том времени) поляки характеризуются как «безмозглые» или «подлые /.../, не достойные ни свободы, ни уважения».
Но наиболее существенно, пожалуй, другое: утвердившийся в то время стереотип восприятия поляка оказался исключительно живучим. Свое дальнейшее развитие и распространение он получил на волне антипольской истерии, охватившей определенные слои русского общества после восстания 1863 г., и эту инерцию сохранял едва ли не до недавнего времени.
|
